Постановка Кирилла Серебренникова не увиливает от хрестоматийных русских вопросов, но азарт игры здесь важнее

Декорация «Мертвых душ» аскетична: пустая сценическая коробка обита ДВП. Дешево, но чисто, как в новеньком гробу. А в гиблом этом новострое живут лихие люди, гопота и сволота. Или вовсе нелюди, оборотни, упыри. Деятельный Чичиков моргнуть не успевает, как персонаж уже оборотился. Был мужик, стал баба или борзой щенок.

Ага, смекнет любящий метафоры зритель, Россию Кирилл Серебренников в гробу видал.

И будет неправ. Потому что спектакль «Гоголь-центра» тот редкий случай, когда сценическая версия «Мертвых душ» строится не на метафоре. В основе здесь не визуальный образ (автоматически делающий любую интерпретацию гоголевской поэмы риторической и патетической), а игровая структура. Серебренников смотрит на «Мертвые души» через сюжетную конструкцию другого текста Гоголя комедии «Игроки»: как жулики жулика обжулили.

Спектакль начинается интермедией с автомобильными покрышками. Трое хануриков тащат их на спинах, не иначе сперли из шиномонтажа, где сами же и правят чичиковскую бричку. Садятся отдохнуть, выпить-закусить, поспорить: «А доедет ли то колесо, если б случилось, в Москву?» Не доедет. На сцену выбегает гоп-компания, затевается разбойная карусель, вор у вора покрышку украл: структура заявлена, можно выводить персонажей. Из кучи-малы материализуется шофер Селифан (Евгений Сангаджиев), а с ним и главный герой.

Обстановки практически нет, реквизит минимален, сценки возникают из пластических этюдов и постоянной игры с переодеванием. В «Мертвых душах» Серебренникова заняты только мужчины. И это на первый взгляд экстравагантное решение совершенно адекватно гоголевскому тексту, в котором, конечно, уже заложена травестия. Не все ли равно, какого пола Плюшкин (Алексей Девотченко) или Коробочка (Олег Гущин). Какую личину мужскую или женскую натянет в следующей сцене актер. Социальная маска важнее пола. А маски в «Гоголь-центре» мясистые. Дикий браток Ноздрев (Михаил Тройник) в растянутых штанах adidas, потный, пьяный, с распальцовкой кладущий даже кресты. Степенный ветеран сыскных служб Собакевич (Антон Васильев) в застегнутом на все пуговицы пиджаке, ведущий торг с Чичиковым как допрос. Сочинить эти образы легко, современные типажи сами липнут к гоголевским героям. Но азарт игры счищает с очевидных параллелей банальность. Поэтому Ноздрев и Собакевич даже выигрывают у более абстрактно придуманного Плюшкина, обвешанного десятком очков, обутого в полиэтиленовые мешки и складирующего покойников-крепостных прямо в доме. Или у штрихами обозначенного Манилова, которого больше играет свита бородатая жена (Илья Коврижных) и адские карапузы Алкид и Фемистоклюс (Никита Кукушкин и Антон Васильев). Хотя неправильно говорить, что в этих «Мертвых душах» кто-то кого-то переигрывает: здесь хороша и важна прежде всего ансамблевая игра, командная стратегия.

Опора на этюдность, гротеск, игровую структуру взамен массивных метафор делает спектакль хлестким, злым и одновременно легким, почти освежающим (никогда бы не подумал, что употреблю это слово в отношении «Мертвых душ»). Свежим кажется даже текст. Не в смысле «вечно актуальным», а как будто только что написанным как если бы гоголевское письмо было ловко стилизовано условным Владимиром Сорокиным. Хотя в работу взяты те же эпизоды, какие выбирает любой постановщик «Мертвых душ». Плюс лирические отступления, которыми режиссеры обычно пренебрегают.... Читать целиком

Зарегистрируйтесь, чтобы сразу читать полные тексты на одной странице.

У Серебренникова их поют в манере, отсылающей к эстетике немецкого кабаре, поэтому музыкальные номера, сочиненные Александром Маноцковым, уместнее всего назвать зонгами (финальный запев «Русь, чего ты хочешь от меня?», кажется, готов выйти за рамки спектакля и стать самостоятельным хитом). Этот прием тоже работает разом и на снижение пафоса, и на обнажение смысла: новая интонация заставляет иначе вслушиваться в знакомый текст.

А вот какого вы увидите Чичикова, я не знаю. Их в «Гоголь-центре» два. Актеры Один Байрон и Семен Штейнберг через показ меняются ролями Чичикова и Манилова. Я видел спектакль с Байроном и с трудом представляю другой вариант.

Дело в том, что Один Байрон американец. Он учился в Школе-студии МХАТ, живет в России уже восемь лет и превосходно говорит по-русски. Но легкий акцент (заметный по большей части лишь когда Чичикова охватывает чрезвычайное волнение) не оставляет сомнений, что с этим Чичиковым «Мертвые души» сюжет об иностранце в России. Он деловит, напорист, мотивирован. Носит роговые очки, неприметный серый костюм и портфель-«дипломат». Слегка взъерошен, готов терпеть любую дикость ради достижения четко поставленной цели. И на каждом шагу обнаруживает свою совершенную чуждость местной среде. С другим актером конфликт будет, очевидно, совсем иным. И это еще один розыгрыш новых «Мертвых душ».